Так наше ветреное племя
Растет, волнуется, кипит
И к гробу прадедов теснит
Придет, придет и наше время
И наши внуки в добрый час
Из жизни вытеснят и нас.
А. С. Пушкин
В обыденном сознании жителей не только России, но также огромного количества как развитых, так и развивающихся стран прочно закрепилось
убеждение, что достойная старость гражданина неразрывно связана с заботой государства о пожилых людях путем организации и поддержки
функционирования системы пенсионного обеспечения. Тезис о достойной старости, связанной с пенсионным обеспечением, является одним из
самых молодых социальных изобретений государства. Так, в Европе о нем заговорили в XIX в., а в Советском Союзе, уверенно заявлявшем,
что «старикам везде у нас почет», пенсионная система стала всеобщей только в середине XX в. после полного охвата пенсионным обеспечением
рабочих и колхозников. Нововведение настолько понравилось гражданам, что они стали считать святой обязанностью государства обеспечивать
их пенсиями. Соответственно, если пенсионная система где-то дает сбой (а это случается повсеместно, и в Германии, и в США) – ее критике
нет предела: «Государство не может обеспечить стариков! Что еще можно сказать о таком правительстве! Голосуйте за нашу партию! Пенсионная
реформа – один из приоритетов нашей программы!» – таков типичный антураж предвыборной кампании развитых стран. «Наша пенсионная система
нуждается в глубоком реформировании по образцу развитых стран с целью обеспечения достойной старости тружеников, отдавших всю жизнь на
благо страны», – пытаются убедить нас с телеэкрана упитанные пенсионные чиновники стран третьего мира. Государство в долгу не остается:
«Вы хотите, чтобы ваши пенсии обеспечивали достойную старость? Но Вы взгляните на удручающую демографическую ситуацию, на стагнацию
экономики! Только через еще большее перераспределение национального продукта в пользу пенсионеров и увеличение пенсионной нагрузки на
одного работающего мы можем добиться даже не улучшения, а хотя бы сохранения пенсионной системы в нынешнем виде». И неважно, о какой
модели пенсионной системы идет речь: перераспределительной, накопительной, с высокой долей негосударственного и профессионального
пенсионного страхования, – везде, во всех странах, применяющих пенсионную систему, мы наблюдаем одну и ту же картину.
В целом складывается ощущение, что пенсионная система нужна как гражданам, так и государству. Во-первых, она должна быть, потому что это
правильно. Во-вторых, когда она есть, ее можно критиковать и призывать к тому, чтобы сделать ее лучше. Наконец, можно поставить задачу ее
реформирования – чтобы она была совсем хороша. Чем же так прельщает пенсионная система граждан и государство? Попробуем начать свое
рассуждение с граждан. Рождаясь на свет голым и несмышленым, гражданин быстро узнает, что ему отовсюду грозят бедствия и напасти:
то дворовый мальчишка по голове палкой ударит, то соседский дядя уши надерет. На определенном этапе гражданин ищет защиты в институте семьи,
голося «Мама!» или угрожая дворовому мальчишке старшим братом. Правда, с первыми лучами голубого экрана в душе гражданина зарождается смутная
догадка, что на его защите стоят и более сильные, чем старший брат, институты – государственные, и он уже требует вызвать полицию для усмирения
дерущегося мальчишки. Но для него по-прежнему остается открытым (иногда на всю жизнь) вопрос о том, как использовать этот институт в своих
интересах. Зато он гораздо яснее ощущает, что, родившись гражданином, он несет на себе бремя множества обязанностей, которые он должен
выполнять: ходить в детский садик, учиться в школе, служить в армии, ходить на работу (каждый день к 9 часам!), а еще платить налоги,
регистрироваться по месту временного пребывания и т.д. Причем институты, призванные контролировать исполнение этих обязанностей, всегда рядом,
и долго ждать они не заставят. В результате получается, что всю жизнь нашего гражданина сопровождают всевозможные институты, которые о нем
заботятся, учат его, лечат, защищают от иноземных захватчиков, а он все обязан, обязан, обязан. На этой грустной ноте и закончилось бы
пребывание гражданина на земле, если бы напоследок ему не дали насладиться благами последнего общественного института на его жизненном
пути, – пенсионного. Дожил до определенного возраста, постоял в очередях, подтверждая свой стаж, «выбил» себе пенсию побольше, – и все.
Больше ты никому ничего не должен, разве что на выборы сходить. А так – живи, грейся на солнышке, не задумывайся о хлебе и молоке, – все это
тебе принесет почтальон в виде пенсии. И может быть даже еще и на мясо останется. Сказка, мечта! «Дожить бы до пенсии!..» – думает гражданин
и хватается обеими руками за отбойный молоток, «…Там уж отдохнем!…» – и жмет на педаль газа грузовика, «…в домике на берегу моря…», – и
спускается в темноту вечной мерзлоты, «…с садиком и огородиком…», – и валит многовековые сосны. В общем, гражданам пришелся по душе пенсионный
институт, готовый, словно мать Тереза, заботиться о достойной старости каждого, никого не обходя стороной, по справедливости воздавая должное
за труд, – главное дожить.
Со стороны же государства интерес к пенсионной системе выражен еще более явно. «Мы берем на себя заботу о вашей старости, разумеется, требуя
чего-либо взамен. Причем вы даете это сейчас, а заботиться мы о вас будем потом, если вы, конечно, доживете». Собственно, поэтому военные
пенсионеры являются наиболее рано оформившейся категорией лиц, по отношению к которой государство проявило свою заботу (включая легионеров,
инвалидов и т.д.). И по сей день тысячи жизней отдаются за государство на полях сражений, а до «звездного часа» инвалида или ветерана доживают,
дай бог, десятки. Для остальных категорий граждан на протяжении нескольких веков придумывались такие понятия, как стоимостное выражение
стоимости, процентное выделение вклада гражданина, его обобществление через налоговую систему, а также механизмы перераспределения. Но и эти
граждане тоже успели занять свое место под солнцем, и они с искренним чувством социальной ответственности отдают часть создаваемой ими стоимости
в пользу государства, либо специализированным негосударственным институтам, встраиваемым в государственный механизм (негосударственные
пенсионные фонды), в надежде, что потом и о них государство позаботится, – главное дожить.
Таким вот образом мы получаем чудный институт общества благоденствия: государство берет на себя головную боль, связанную с заботой о стариках,
а граждане от этой боли избавляются, отдавая государству вместе с ней и часть созданной ими стоимости. И, соответственно, чем лучше государство
заботится о стариках, тем больше граждане этому государству должны. Удобно, комфортно, прямо как в снах Веры Павловны.
Но пора просыпаться. Причем просыпаться в России. Не будем вдаваться в подробности действующей пенсионной системы (будь то перераспределительная
или накопительная система), просто почитаем как-нибудь на досуге закон о бюджете пенсионного фонда – института, которому законодательство и
делегировало свою функцию курирования стариков. Итак, в соответствии с бюджетом на 2005 г. в пенсионную систему страны должно поступить из
различных источников (а их всего два: страховые взносы работодателей и поступления из федерального бюджета) порядка 41,1 млрд. долл. США.
Для удобства вычислений остановимся на долларах, т.к. считать все в триллионах рублей не так легко. При ВВП, равном 700 млрд. долл. США, сумма
получается немаленькая – 6%. Однако она не так велика, как в Германии с их 14%. Фактически это означает, что один трудоспособный гражданин
отдает в пенсионную систему 624 долл. США в год (негосударственные пенсионные фонды в расчет не берем, пока они не являются оплотом пенсионной
системы). Кому-то эта сумма может показаться большой, кому-то – маленькой, но в среднем она является вполне приемлемой. Из всех собранных
средств 39,4 млрд. долл. США достается самим пенсионерам в виде всевозможных пенсий, ветеранских доплат, дотаций по уходу и компенсаций за
льготы, и столь нужного в этом возрасте пособия на погребение. Всех этих благ одному пенсионеру достается на 902 долл. США в год, или по
75 долл. в месяц. Еще 1,7 млрд. долл., или в общей сложности 4% от всех аккумулируемых системой средств уходит на администрирование пенсионной
системы, что в общем неплохо (всего 26 долл. в год на одного работающего), и притом гораздо эффективнее, чем в Германии. Иными словами, система
работает: с одной стороны, деньги собираются, с другой стороны, они выделяются на пенсионеров и на ВВП – не такое уж тяжкое бремя.
Однако, 75 долларов США на человека в месяц составляют около 2,6 тыс. р. Для обеспечения достойной старости этого явно недостаточно. Если
вспомнить об оплате квартиры и коммунальных услуг в размере порядка 1000 р. для скромной однокомнатной квартиры, то на достойную старость
остается 1600 р. в месяц, или 53 р. в день. После несложных вычислений становится понятно, почему пенсионеры в нашем обществе чувствуют себя не
столь комфортно. Им-то ведь государство обещало: «Работайте на северах, в шахтах, водите поезда и стройте метро! И не переживайте, что у вас
зарплата не всегда очень высокая: на жизнь с отпуском в Сочи хватает, а достойную старость мы вам обеспечим!». Люди так и делали: строили,
спускались в шахты, водили поезда и все надеялись: «Ну вот доживем до пенсии, купим домик у моря, заведем огородик и садик и хоть на старости
лет как люди поживем, лишь бы дожить». Дожили. 53р. в день на достойную жизнь. Чувство обманутости и озлобленности – наиболее мягкие чувства,
какие человек может испытывать в ситуации, когда ему обещали одно, а дали значительно меньше. С учетом же конкретных житейских ситуаций все это
бывает порой очень трагично, и голодная смерть, и выброшенные на улицу старики. Каждый может перечислить как минимум несколько подобных ситуаций,
с которыми где-нибудь сталкивался – знакомые, соседи по лестничной клетке и т.д.
«Ладно, – говорит государство, – с этими стариками действительно вышел прокол. Но так ведь и страна кардинально поменялась:
новые политико-экономические системы, рывок из индустриального общества в постиндустриальное, ломка всех советских институтов и создание новых.
Что можем – делаем, но то, что старикам когда-то обещали – извините, дать не можем. Зато те, кто сейчас молоды, кто родился после
1967 г. – вот они, если до старости доживут, в полной мере почувствуют на себе нашу заботу. Ведь пенсионная реформа призвана отказаться от
перераспределительной пенсионной системы и перейти к самой прогрессивной – накопительной. Из заработка людей формируются накопительные счета,
а государство заботится об их сохранности и приумножает пенсионные сбережения самыми эффективными способами».
Что ж, хочется верить, что при заработке в 30000 р. в месяц (хотя не каждый в стране имеет такую зарплату, но встречается она уже не так редко,
поэтому возьмем ее в качестве примера для расчетов) 18720 р. в год, оседающих на накопительных счетах, будут очень эффективно и бережно
приумножаться и накапливаться в течение, допустим, 35 лет с годовой доходностью, скажем, 5%. Ко времени выхода на пенсию уже немолодой человек
увидит, что вместо 655 тыс. р., отданных им пенсионной системе, на его счете лежит целых 1775 тыс. р., троекратно приумноженных для него
управляющей компанией. Допустим, за 35 лет политическая формация не менялась, никаких финансовых кризисов в стране не было, инфляция была
контролируема, пенсионные накопления своевременно индексировались. Кроме этого, его расчетный страховой капитал ежегодно составлял 24880 р.,
что за 35 лет вылилось в сумму 870 800р. При 228 месяцах (19 лет) предполагаемой тихой пенсионной жизни и отсутствии ограничений по сумме
выплаты пенсий достойная старость будет оценена в соответствии со ст.14 ЗК РФ №173-ФЗ от 17.12.2001 «О трудовых пенсиях», и тихая жизнь на
пенсии будет оценена в:
(1 775 000+870 800)/228+900=12 504 р. в месяц
Что ж, 430 долл. США в месяц для нынешних пенсионеров – сумма, о которой можно только мечтать. Хотя, безусловно, для образа жизни иностранных
старичков, путешествующих на океанских лайнерах в поисках новых впечатлений, недополученных в молодости, все-таки маловато. Тем не менее,
задумка авторов пенсионной реформы неплоха. Главное, чтобы не было кризиса, и пенсионные накопления не подвергались периодическому обесцениванию
наряду с национальной валютой, как это происходит в латиноамериканских странах.
Допустим, наш условный пенсионер – типичный среднестатистический пенсионер будущего. Допустим также, что вопреки всем демографическим прогнозам,
число пенсионеров не будет сильно отличаться от текущих показателей. В этом случае через пенсионную систему в год должно будет проходить
227 млрд. долл. США, в то время как на текущий момент эта сумма не превышает 39 млрд. долл. США, что практически в 6 раз больше.
А это уже очень серьезная заявка. Это каким же должен быть ВВП, чтобы «переварить» такой объем выплат? Ясное дело, что при нынешнем уровне
ВВП в 700 млрд. долл. США нести 32% пенсионной нагрузки нереально. Если удвоить ВВП – мы получим 16% пенсионной нагрузки. Но европейские
финансы стонут при аналогичном показателе в 14%, да и демографические прогнозы представляются весьма печальными. В общем, ВВП надо увеличивать
как минимум в три раза – тогда пенсионная нагрузка составит 10%, а еще лучше – в четыре, дабы выйти хотя бы на 8%, а с учетом ухудшения
демографической ситуации остаться хотя бы в районе 12%.
Получается, что для сохранения российской пенсионной системы, а также для того, чтобы наши пенсионеры получали по 400 долл. США пенсии в месяц
(не Европа, но уже и не Азия!) – стране необходимо свой ВВП увеличить даже не в два, а в целых четыре раза. И даже, несмотря на это пенсионная
нагрузка на экономику увеличится до 12%, достигнув современного уровня развитых стран. В противном случае размер пенсионных выплат опять-таки
придется сокращать через всевозможные ограничения по сумме выплат, и будущие пенсионеры вряд ли увидят свои 400 долл. США в месяц. И придется
им похоронить думы о достойной старости вместе с уничтоженной колорадским жуком картошкой, качая головой и причитая о том, какой мог бы быть
хороший урожай.
Да, увеличить в четыре раза ВВП! Тут с удвоением к 2010 г. возникают трудности! А увеличить в четыре раза, пусть даже к 2035 г., да еще при
постоянно возрастающем пенсионном бремени! Может, создать предпосылки для экономического рывка, как в Китае? Но у них ни рабочая сила, ни
пенсионеры не в грош не ставятся: много их, потому и рывок этот возможен. А у нас уровень жизни, производственных отношений и технологий – не
совсем, конечно, как в третьеразрядной стране, но как в самой что ни на есть развивающейся, а демографическая ситуация – как в самых передовых
странах Запада. На кого же ложится бремя увеличения ВВП? В общем, можно верить в то, что российский ВВП способен многократно увеличиться, можно
не верить. Но ясно одно: достойную, вернее даже терпимую, старость наша пенсионная система сможет обеспечить только благодаря экономическому
чуду. В противном случае 53-150 р. в день – вот и вся достойная старость.
Причем, как уже говорилось, проблемы эти не только российские: в Германии, Франции, Англии, США все то же самое. Только масштабы пенсионного
перераспределения другие. Задача там, правда, несколько проще: пенсии увеличивать не надо, надо лишь сохранить их. Но дилемма та же: пенсионную
систему надо все больше и больше подпитывать, поскольку число пенсионеров растет, а число работников падает. Предельное пенсионное бремя на
экономику и без того возрастает, а еще большее бремя будет означать стагнацию экономики. Получается замкнутый круг.
Таким образом, пенсионная система становится неспособной обеспечивать достойную старость, или же способной делать это с крайним напряжением,
как только страна сталкивается с проблемами демографического характера. Последние выражаются в том, что количество лиц пожилого возраста,
приходящееся на одного работающего, существенно возрастает. Но почему так происходит? Старики стали слишком долго жить? Да, в Европе подобный
факт безусловно имеет место быть. Однако про Россию такого не скажешь, а демографическая проблема есть, а значит, долгожительство стариков – не
главное. Упала рождаемость. Вроде все сходится: действительно, в тех странах, где проблемы с пенсиями, рождаемость за последние 50 лет упала,
и хорошо, если хотя бы до уровня простого воспроизводства. Но почему она упала? И здесь мы выдвигаем одну парадоксальную гипотезу, которая
совершенно случайно пришла на ум после очередных выходных, проведенных в попытке найти ответ на вечные шеллингианские вопросы:
Ich oder Ich nicht? Was ist Ich? Wo bist mich? Собственно, для описания этой гипотезы и была задумана настоящая статья.
Для того, чтобы гипотеза имела хоть сколь-нибудь выраженный научный характер, скажем, что она находится в рамках теории экономического
империализма Гэри Беккера, нобелевского лауреата, кажется, 1992 г. Гэри этот известен тем, что старался все многообразные явления
жизни – любовь, брак, дружбу – свести к аналитическому аппарату кривых безразличия и дифференциальных исчислений. Вроде бы он в этом даже
преуспел, хотя от его выводов и становится тоскливо из-за понимания всей низменности и животности человеческой натуры, желающей что-нибудь
урвать даже у ближнего своего. В любом случае, нельзя не признать наличие здравого смысла в его концепте социального человека, тем более что
концепт этот так подходит под нашу гипотезу, к изложению которой мы и переходим.
Итак, обычный социум под названием «семья» основан на следующем цикле:
где
|
деньги
|
|
забота
|
|
линия жизни
|
Суть схемы проста: у двух любящих сердец, детей замечательных родителей, появляется прекрасный ребенок. Чтобы ребенка выкормить,
вырастить и выучить в нелегких условиях социального бытия (которое порой принимает и более жесткие формы, нежели природные типа джунглей),
молодые тратят на воспитание чудо-ребенка все свои силы. Отец отправляется обеспечивать финансовую основу семьи, мать окружает свою
семью – детей и мужа – заботой и вниманием, чтоб и стол был накрыт, и уроки выучены. Молодые также прекрасно осознают, что их родители,
потеряв по возрасту трудоспособность, оказываются беззащитными в социальной среде, поскольку «кто не работает, тот не ест», и если не помогать
родителям, те просто умрут с голоду, одинокие и неухоженные. И молодые помогают родителям деньгами и заботой, порой разрываясь между родителями
и детьми, ведь заботу и деньги надо дать и тем и другим. Но любовь и долг к родителям и детям заставляют выкручиваться и выстраивать свою жизнь
соответственно. Родители же по мере своих сил и опыта тоже лезут со своей заботой и с внуками посидеть, и невестку поучить, как детей
воспитывать, и зятя покорить, что денег мало домой приносит. И такую заботу тоже надо вытерпеть. В результате такой жизни – потеря
трудоспособности по возрасту и возможность в сытости и ухоженности журить зятя, что денег мало и что дочь могла бы сделать куда более выгодную
партию, осознавая в конечном итоге, «каких хороших детей мы вырастили».
При данной микромодели финансирования старости, веками применявшейся человечеством, есть очень важный недостаток: родители становятся бременем
для детей, и дети должны в ущерб своим детям перераспределять семейный доход в пользу родителей. Бороться с этим недостатком родители могут
только одним путем – увеличением числа детей, чтобы финансовое бремя по своему будущему обеспечению распределить по нескольким семьям, которые
образуют их дети, и не вызывать своей старостью проблем ни в одной из них, тем более таких, при которых могли бы пострадать столь любимые ими
внуки. В результате микронедостаток становится макродостоинством модели, обеспечивая рост числа популяции. Но не менее важным является к
качественному улучшению популяции. Во-первых, родители не только из любви к детям будут заниматься их воспитанием, но и в своих же шкурных
интересах, чтобы дети не отослали их коротать последние деньки в богадельне, отобрав квартиру и оставшиеся деньги. Дабы избежать такого удела
(независимо то того, какой бы стороной ни повернулась жизнь), родители должны воспитать в своих детях высокие моральные качества, искреннюю
любовь и благодарность к своим родителям. Добиться этого можно только годами кропотливого труда, отдавая детям силы и знания, посвятив этому
труду свою жизнь и обладая способностью любить своих детей. И здесь, решая микрозадачу, родители способствуют макроразвитию общества, повышая
общий уровень нравственности. Во-вторых, родители прекрасно понимают, что возможности их детей обеспечивать стариков тем выше, чем выше уровень
доходов детей. А уровень доходов детей тем выше, чем большими знаниями, умениями и навыками они обладают. Соответственно, в стремлении дать
детям лучшее образование опять выражается шкурный интерес родителей: чем успешнее будут в жизни их дети, тем лучше будет их собственная
старость. А на макроуровне – чем больше стремление людей к образованию, тем больший потенциал развития имеет такое общество, тем на более
высокоразвитую культуру это общество может претендовать.
Резюмируя, можно сказать, что в представленной простой модели обеспечение старости осуществляется за счет перераспределения доходов детей в
пользу родителей. Обеспечительными механизмами этого перераспределения являются любовь и ответственность детей перед родителями, привитая
последними через родительскую любовь и воспитание, а также долгие годы совместного труда и совместной жизни. Последняя, в свою очередь,
обеспечивается любовью и уважением родителей друг к другу. Причем сама любовь здесь выступает результирующей силы подспудного стремления
родителей иметь обеспеченную старость. Действительно, для того, чтобы дети имели к родителям теплые чувства, в родительском доме должна быть
любовь. А может ли быть любовь в доме, где родители уже давно смотрят волком друг на друга, когда каждый ревниво относится к теплому проявлению
чувств со стороны детей по отношению к надоевшим друг другу мужу или жене соответственно? О какой любви к детям и как следствие – о как надежной
старости может идти речь, если родители с трудом выносят друг друга? Вот и вынуждены родители всю жизнь жить в любви и согласии, поддерживая
неугасимый огонек чувств, зажженный когда-то падающей в морскую гладь звездой под мерный шум прибоя и громкое пение цикад.
В результате действия такого механизма общество получает:
I) Сильный институт семьи, основанный на взаимной любви ее членов – родителей, детей, бабушек и дедушек;
II) Демографическое благополучие: родители стремятся к большему количеству детей, чтобы не стать серьезной обузой для них в старости и
застраховаться от преждевременной потери всех детей в результате детской смертности и несчастных случаев;
III) Нравственное благополучие: только привитые с детства нравственные качества могут заставить детей заботиться о родителях.
Без этих качеств даже самые успешные и богатые дети не избавят своих родителей от унылой полуголодной старости. И эти самые родители все это
понимают где-то на подсознательном уровне;
IV) Развитие качества производственных сил: каждый родитель будет максимально вкладываться в образование своих детей, готовя их к тому,
чтобы они стали лучшими инженерами или плотниками. Ведь чем успешнее будет ребенок в своем деле, тем больше финансовых возможностей он будет
иметь для обеспечения старости родителей.
Казалось бы, модель проста, эффективна и опробована веками. Но почему же она не является основной в современном развитом обществе?
Почему она достается в удел лишь отсталым племенам? Да просто в ней нет места домам престарелым, сиротским приютам, пенсиям и социальным
пособиям, налогам, напичканным финансами пенсионным фондам, армии чиновников. В ней нет места государству. Оно просто лишнее, его даже на
представленной выше картинке некуда воткнуть. Но могло ли государство, стремящееся контролировать все стороны жизни своих граждан, пройти
мимо огромной стоимости, перераспределяемой от младших поколений в пользу старших? Могло ли государство допустить, чтобы его подданные вместо
работы над строительством пирамид и дворцов, вместо постройки авианосцев и ядерных бомб, вместо крестовых походов и окопной войны с применением
газов и аэропланов, отдавали все силы воспитанию детей и заботе о родителях? Наконец, могло ли государство допустить, чтобы в обществе был
независимый от него, сильный общественный институт семьи, не скованный цепью Семейного кодекса и не зараженный вирусом совместной собственности?
Ведь такой институт может запросто создать угрозу, а то и оказать сопротивление сбору дани с человека, осуществляемому государством (например,
в виде мобилизации или сбора налогов)!
Ответ на эти вопросы – однозначное НЕТ. Государство не может терпеть какие-либо институты самоорганизации людей, не интегрированные в него и ему
не подконтрольные. Слишком много крови пролито во всевозможных междоусобицах для, чтобы в самом сознании людей государство стало и страной,
и обществом, и отцом, и кормильцем, и защитником. Кроме того, родившись как мобилизационный институт, призванный концентрировать в своих руках
максимально возможное количество людских и финансовых ресурсы (например, победив нубийцев или сбросив ядерную бомбу), государство никогда не
оставит без контроля миллиарды, в движении которых оно пока не поучаствовало. Однако не будем вдаваться в подробности негативных аспектов,
которые несет в себе государственная машина – это вообще предмет отдельного разговора – и вернемся к пенсиям, вернее к исследованию того,
как государство нашло себе место в рассмотренной выше модели перераспределения стоимости между поколениями.
Первая пенсионная проблема возникла, бесспорно, еще в древности. Политика государства всегда неразрывно связана с политикой межгосударственных
конфликтов, а значит и войн. В военные действия вовлекается множество людей, которых именно государство самым естественным образом туда
направляет. Но война – это прежде всего естественная убыль населения, причем самого активного и трудоспособного. И не стоит полагать, что
отсутствие авиации в древности лишало эту проблему актуальности. Устроить настоящую «мясорубку» могли и в Фермопилах, и при Иссе. Маленький
пример: после эпохи троецарствия в Китае, сопровождавшейся постоянными войнами, и, как следствие. эпидемиями и голодом, – население Поднебесной
сократилось с 50 млн. до 7 млн. чел. Понятно, что солдату, занятому войнами, было не до создания семьи. В лучшем случае он мог позволить себе
три дня расслабиться, если выжил при штурме, и разумеется он вряд ли мог рассчитывать в старости на заботу отпрысков, появлявшихся после
подобных событий. В результате ветераны, возвращавшиеся после долгих военных лет к своим овцам и финиковым садам, оказывались перед лицом
необеспеченной старости: молодежь на войне, дети всюду и нигде, награбленных денег, как водится, хватило ненадолго. Перед обществом вставала
проблема, что делать с такими стариками.
Первый вариант решения пенсионной проблемы достоин пера Гомера по своей жестокой, словно безжизненная скала, красоте: старики осознанно
принимают смерть в той или иной форме, чтобы не мешать молодым. К подобному способу общество древности прибегало часто, сталкиваясь с проблемами
емкости ландшафта. Когда нечего есть, запросто мог возникнуть и культ поедания стариков. Новацией стало применение древнего опыта к социальным
проблемам. Понятно, что данный механизм не очень укладывался в рамки развивавшейся античной этики. Поэтому когда Рим столкнулся с проблемой
комплектования армии из-за набиравших силу демографических проблем, решением стало государственное обеспечение военнослужащих, вышедших на
пенсию, о чем мы упоминали в начале статьи как о первом виде пенсии. Решение для времен Юлия Цезаря гениальное: и проблема стариков решается,
и для молодежи новый стимул к армейской службе появляется, и с этикой все в порядке. Конечно, это дополнительные госрасходы, но в сравнении с
капвложениями в сферу культуры и отдыха (Колизей) – копейки.
Однако оставим античность и вернемся в наши дни. Войны с каждым веком становились все более технологичными, требуя много металла, пороха,
сукна и еще больше людей. С учетом всего этого обшественно-производственные отношения трансформируются из семейно-ремесленных в
крупнопроизводственные. Английский флот уже вовсю бороздит Индийский океан, но для этого надо, чтобы обобранная крестьянская семья отправлялась
на промысел в переполненный Ливерпуль, отдавая ребенка на мануфактуру в Эдинбург и забывая о его существовании, т.к. английским кораблям нужно
много сукна, и еще больше пушек. Вовсю разворачивается индустриализация. Во всех странах для управления этим процессом государство применяло
приблизительно одинаковую модель: цель – согнать население в крупные промышленные центры, чтобы каждый день они ковали щит и меч государства;
средство – существенное урезание доходов в деревне по сравнению с городом; ограничение модели – вознаграждение за труд в городе должно быть
минимальным, поскольку максимальная часть добавленной стоимости должна тут же реинвестироваться в основной капитал. Понятно, что при таком
ограничении сделать город привлекательным для трудовых ресурсов можно только путем создания невыносимых условий в деревне, поставить ее на грань
вымирания. СССР прошел этот путь, обильно устлав его человеческими костями, но еще раньше его прошли Англия, Франция и остальные страны Европы.
И не с именем коварного Сталина связан голод 30-х, и не с «москалями», как это преподносится в украинских СМИ, а с простой логикой промышленной
революции и развития индустриальных производственных отношений.
Результатом индустриализации стали не только фабрики и заводы, железные дороги и пароходы, но и сильнейший удар, нанесенный по институту семьи,
удар, который не могла нанести ни одна пуническая война, ни один крестовый поход. О какой семье может идти речь, когда дети сдаются в работные
дома, когда отец уезжает в Новый Свет и там теряется, когда вместо пусть бедного, но своего домика на опушке леса средой обитания детей и
родителей становятся бараки или их более облагороженный вариант – коммуналки, по сравнению с которыми малогабаритные хрущевки воспринимались
детьми индустриализации (поколения 50-х) как дворцы? Наконец, о какой семье может идти речь, когда дети, являясь в условиях села или
ремесленного производства самим фактором такого производства, помогая родителям обрабатывать огород, или обучаясь ремеслу, – в условиях города
становятся чистой обузой? А родители на свои скромные заработки и потанцевать хотят, и съездить куда-нибудь. И вот уже планирование семьи стало
явлением городской жизни индустриального общества.
Следствием же ослабления института семьи стал разрыв между поколениями. Дети не знают, где их родители, родители – где их дети. Мать с отцом не
образуют семью, много бездетных с одной стороны и сирот – с другой. Городской быт накладывает ограничения на число детей в одной семье, которые
уже не в состоянии обеспечить родителям достойную старость. Таким образом, семейная модель обеспечения старости с ослаблением института семьи
дала сбой в масштабах всего общества. Естественный факт: благородное государство бросилось спасать стариков. Применять славный эллинский метод
оно не стало: все-таки христианская этика, закаленная крестовыми походами и обожженная огнем инквизиции, прочно вошла в жизнь общества.
Государство просто распространило пенсионную систему на всех граждан, став всеобщей. В результате вместо семейной модели обеспечения стариков
мы получили пенсионную модель:
Суть модели также несложна для понимания. Государство централизует часть дохода каждого гражданина, независимо от того, образует ли он семью
или нет, есть ли у него дети или нет, заботится он о своих родителях или нет. Централизация происходит в специальных, либо государственных,
либо частных фондах с последующим распределением среди стариков – опять же независимо от того, есть ли у них дети, заботятся ли они о родителях
или «зажимают» каждую копейку. Главным критерием распределения декларируется польза, которую принес старик своим трудом на благо общества и
государства. Отсюда такие показатели для определения размера пенсии, как трудовой стаж (наиболее важный в советской системе) или уровень дохода
(это уже больше из области капитализма, который предполагает, что чем больше пользы приносит человек, тем больше он получает и, соответственно,
тем лучшей старости он достоин). А если у человека перед государством имеются заслуги, то оно может его отблагодарить в старости и персонально.
В пользу того, что всеобщая пенсионная модель явилась следствием серьезного ослабления института семьи в результате индустриализации,
свидетельствует хотя бы опыт СССР. Ни победа пролетарской революции, ни декларированная забота государства о простых людях-тружениках не были
причиной возникновения всеобщей пенсионный системы ни в 20-х, ни в 30-х годах. Рабочие получили право на пенсию только в 1956 г., т.е. через
39 лет после революции, а колхозники – аж в 1964 г. С экономической точки зрения 1956 год относится к эпохе, завершающей индустриализацию
страны, когда активно росло число фабрик и заводов, завершалась послевоенная повторная индустриализация западных районов страны, а народ
перебирался в города-сады и города-заводы. Сорок лет скитаний по коммуналкам и баракам, невосполнимые военные потери колоссального
масштаба – все это настолько ослабило институт семьи, что пришлось, как на Западе, прибегать к пенсионной модели обеспечения старости.
На этом этапе государство вдруг начало осознавать, что больше оказывать давление на институт семьи уже просто нельзя, поскольку он как-никак
решает массу общественных проблем – и воспитания, и организации быта, – которыми в отсутствие семьи придется заниматься государству.
Государству все-таки более приятно заниматься чем-то более масштабным, вроде атомной бомбы, а не вытирать сопли младенцам, что с успехом
семья может сделать и сама. И, как это ни парадоксально, –государство, вековой враг семьи, здесь бросается на ее защиту. Отсюда лозунг про
здоровую советскую семью, отсюда европейские скидки для семейных пар и тех, кто живет в гражданском браке, а также дотации, льготная ипотека
для молодых и прочие виды социальной помощи. Все это есть и в России, только в ничтожно малых размерах: 200 долл. – пособие по рождению ребенка,
и 20 долл. – по уходу за ребенком.
В первые десятилетия функционирования всеобщей пенсионной системы государство оказалось явно в выигрыше. Потоки пенсионных взносов от работающих
граждан превосходили затраты на выплаты старикам, что позволило раздуть пенсионные фонды финансами, сделав из них крупнейших игроков на
финансовых рынках Запада, использовать пенсионные взносы для важных инвестиционных проектов, создать дорогостоящую систему пенсионного
администрирования. И даже возросшие социальные выплаты не уводили государство «в минус».
Но прошло и нескольких десятилетий, как возникла современная проблема пенсионной системы, причины возникновения которой мы и пытаемся здесь
проанализировать – старения населения. Несмотря на то, что государство явно ослабило давление на институт семьи и даже по мере возможности
окружило его заботой в виде пособий, льгот и лозунгов, – институт этот ни на Западе, ни в СССР, или России укрепляться явно не желал и не
желает. Вроде бы и стандарты жилья повсеместно поднялись, и никто в Европе в бараках не живет. В России, правда, еще живут, но все-таки
хрущевка – явно не самый комфортный вариант. Негласно принятый показатель комфортности включает 100-120 квадратных метров на семью. Не для всех
эти цифры достижимы, однако они исправно служат ориентиром. Про расходы на одежду и обувь вообще можно молчать: благодаря стараниям китайского
пролетариата ушли в прошлое времена, когда приходилось отдавать ползарплаты за пару ботинок. Да и эквадорские крестьяне круглый год готовы
обеспечивать мир бананами по доллару за килограмм. В общем – парадокс: жизнь улучшилась, а рождаемость упала.
И вот здесь мы готовы озвучить наш главный тезис. Всеобщая пенсионная система способствует утрате интереса людей к рождению большего числа
детей, а также к их воспитанию. В простой модели обеспечения старости через рождение как можно большего количества детей и их воспитание
люди обеспечивают себе старость: чем больше детей, чем они образованней и удачливее в жизни, тем лучше старость родителей. В пенсионной модели
люди обеспечивают себе старость через лучшую работу на общество и государство: чем больше я работаю, чем лучше служу государству, тем больше у
меня пенсия. Соответственно, при пенсионной модели есть стремление больше зарабатывать на старость, но абсолютно нет мотивации к тому, чтобы
рожать и воспитывать. Последнее особенно важно: рождение ребенка – все-таки акт не социальный, а биологический; воспитание же целиком
определяется общественными установками. И при нынешних установках, родив одного-двух детей, мать устремляется на работу, поскольку через работу,
а не через кропотливое воспитание детей она себя реализует в современном обществе. А каких слов дети набираются в детском саду, что они будут
курить в школе, что будут творить в студенческой общаге – уже вторично. Формула современной семьи – «У детей своя жизнь». Оно и понятно: зачем
решать проблему поколений через сложные внутрисемейные установки, когда, благодаря пенсионной системе, родители не будут зависеть от детей:
уж на хлеб должно хватить!
Сами же дети не намного лучше. Кое-как воспитавшись в школе, за телевизором и компьютерными играми, они с радостью оставляют отчий дом и
пускаются во всевозможные юношеские приключения, переходящие в формирование молодой семьи, где про родителей вспоминают, когда надо раздобыть
денег. А к чему заботиться о родителях? Они ведь пенсию получают! А чтобы наша старость была более обеспеченной, мы должны по максимуму
реализоваться в социуме, опять же – через карьеру, высокие доходы и накопления, в т.ч. пенсионные. Соответственно, чем о родителях
заботиться – надо прежде всего позаботиться о себе.
Таким образом, пенсионная модель способствует развитию эгоизма обоих поколений, когда родители сами за себя, а дети сами по себе.
Эгоизм этот плавно переходит во внутрисемейный. Если для сытой старости надо работать, то много детей тут не заведешь. А если оба взрослых
заняты работой, да еще каждый из них с лихвой может обеспечить финансовую поддержку искусственно ограниченному числу детей – зачем тогда
родители друг другу нужны? В такой ситуации любой семейный конфликт делает жизнь мужа и жены настолько невыносимой, что тут же приводит к
разделу совместной собственности, вызывая еще большую взаимную неприязнь. А между разводами, временными связями и т.д. о родителях просто
некогда вспоминать. До какой степени умудрился развалиться институт семьи, если в законодательство введено понятие обязанности детей заботиться
о родителях, а родителей – о детях! Т.е. в обществе существует проблема принуждения родителей и детей заботиться друг о друге, к решению которой
необходимо подключать государственный аппарат.
Вот и получается, что пенсионная система, будучи явлением социальным и экономическим, способствует развитию этической проблемы эгоизма внутри
семьи, который, в свою очередь, разрушает любовь, главную составляющую любой семьи. Следствием этого становится демографическая проблема,
поскольку дети появляются от любви, а не от эгоизма, что в конечном итоге приводит опять-таки к социальной и экономической проблеме старения
населения. Вот такая получается сложная концепция, которая базируется на экономических, социальных и этических понятиях. Вы скажете:
«Эклектика!». С точки зрения экономического анализа – да. Но жизнь – явление многогранное, и на наше поведение влияет не только уровень
дохода. Почему женщина может, оставив детей, уйти от обеспеченного мужа к алкоголику? Почему парень отказывается от забеременевшей от него
хорошей девушки, женится на откровенной стерве, которая окончательно портит ему жизнь? Где тут экономика? Нет ее! Здесь уже этика, понятия
любви, долга, порядочности, влечения. А брошенные дети и одинокая мать – это уже опять явление социальное.
Каково же возможное решение проблемы стариков, равно как и демографической проблемы, на современном этапе? В рамках предложенной к рассмотрению
гипотезы решение одно: радикально укрепить институт семьи. Сделать это можно и нужно, ликвидировав пенсионную систему как таковую. Никакие
дотации и разговоры о крепкой семье так ее не укрепят, как отсутствие пенсий. Люди вынуждены будут вернуться к давним способам обеспечения
собственной старости через рождение и воспитание детей посредством крепкой семьи. Конечно, государство лишится важного рычага своего влияния,
да и немалых финансовых потоков. Но если государство этого не сделает, оно лишится своей основы, своих подданных, которые просто вымрут, и
уступят место представителям других народов, которые захотят иметь другое государство. Можно вспомнить Рим, можно посмотреть на современную
старушку-Европу, и станет понятно, что демографическая проблема становится проблемой государственной.
Как ни смешно это может прозвучать, России ликвидировать пенсионную систему вообще ничего не стоит. В самом начале статьи мы показали, что,
несмотря на огромное перераспределение ресурсов, отечественная пенсионная система все равно со своей задачей обеспечения достойной старости не
справляется и еще долго справляться не будет. И если государство продекларирует отказ от обеспечения достойной старости, то оно на самом деле
ни от чего не откажется, т.к. достойную старость все равно не обеспечивает. И уже только этим будет решена проблема недовольства стариков тем,
как государство их обеспечивает: ведь старикам обидно не то, что пенсии маленькие, а то, что они должны быть большими. А если они не должны быть
большими, то против маленьких не будет никаких возражений как против социального пособия.
Социальное пособие – вполне подходящее определение современным пенсиям. Цель социального пособия – помочь решить первичные потребности.
Никаких пенсионерских круизов по Европе оно и не предполагает. Именно социальным пособием российские пенсии и являются. А в таком случае надо
изменить статус российских пенсий на какое-нибудь социальное пособие по старости. И возложить управление этим пособием следует, разумеется,
на органы социального обеспечения. Если убрать персональные, досрочные пенсии, надбавки и компенсации, а также административные расходы,
то вместо 41 млрд. долл. расходы на подобное социальное обеспечение сразу упадут до 33 млрд. р. или до 4,6% ВВП. Если же принять во внимание,
что в этом социальном пособии нуждаются не все старики (все-таки перераспределение доходов между поколениями в нашей стране более развито,
чем на Западе), то абсолютно реально снизить размер таких социальных пособий до 3% ВВП. Эффект же от укрепления семьи скажется с лихвой лет
в 50 и выразится в еще большем падении подобных социальных пособий.
Другой же экономический эффект проявится моментально – это повышение эффективности экономики, вызванное снижением налоговой нагрузки на фонд
оплаты труда. Причем в условиях существующих демографических проблем снижение подобной нагрузки приведет не к дальнейшему росту прибыли,
а к росту заработной платы. Ведь уже сейчас кадровый голод стал для предприятий повсеместным. И рост цен на трудовые ресурсы в условиях их
дефицита неукоснительно ведет к удорожанию фактора труда. Соответственно, нынешние «пенсионные» деньги будут оседать в домашних хозяйствах,
создавая материальную основу для укрепления семьи и направляясь на цели воспитания детей – будущей основы достойной старости родителей.
Таким образом, общим выводом всему сказанному в данной статье является то, что не в совершенствовании пенсионной системы лежит решение проблемы
старения населения в развитом мире и России, а в ее полной отмене. Только ликвидация пенсионной системы может заставить людей вернуться к
укреплению семьи, рождению и воспитанию детей. Заставить вернуться шкурно, преследуя свои будущие старческие интересы. Но это единственный
эффективный способ: всего какие-то 30 лет – и либо любящие обеспеченные дети, либо социальное пособие по старости. Для государства подобный
вариант развития, безусловно, является откатом на ступень назад: и перераспределяемые деньги оно потеряет, и люди будут больше не на карьеру
ориентироваться, а на семью. Да и сама семья, ныне полуразвалившаяся, может представлять в обществе сильный институт, полемизирующий с
государством как посредством бюллетеней для голосования, так и, пожалуй, посредством булыжника. Но другого варианта у государства нет – разве
что вариант Древнего Рима: стать историей. Государству нужны подданные в гораздо большей степени, чем государство – подданным. И если подданные
прекратят размножаться, то государства не станет, импорт же новых подданных приведет рано или поздно к образованию другого государства уже иных
подданных. Получается, что ликвидация пенсионной системы выступает не только в интересах семьи, общества, но и в интересах самого государства.
Очень редкое сочетание интересов. Но увидит ли оно будущее, или все-таки развитый мир вместе с Россией станет участником исторического
реалити-шоу «Варвары и Древний Рим-II»?
